Д.К.: А есть ли какие-то планки, которых ты пытаешься достичь, работая над
альбомом, или вообще в творчестве?
Э.: Единственный критерий – сделать подарок для самого себя. Создать что-то уникальное, самодостаточное и энергетически целое. Когда ты слушаешь через полгода и говоришь: «Ух ты, да как же я такое сотворил, как это у меня сил хватило!» Честно говоря, не ко всем моим записям это применимо, но по крайней мере я всегда стремлюсь к локальному абсолюту.
Д.К.: Равняешься ли на кого-то?
Э.: В плане музыки такого нет – есть какие-то отдаленные ассоциации, но не больше. Но меня порой восхищает выдержка, сила, уверенность многих людей по жизни – на это хочется равняться. Я как-то переводил интервью с Майклом Джирой из «SWANS», где он рассказывал о своей жизни – это удивительная и горькая судьба. Он давно мог крякнуть, сторчаться, деградировать, но какая-та сила безусловно вела его к совершенствованию. Это поражает.
Или помнишь Лимонов писал – я ходил по тюремной камере и постоянно повторял для укрепления духа имена моих священных монстров: де Сад, Мисима, Жене и т.д. Это тоже своего рода равнение…
Д.К.: Если бы ты начал писать книгу, о чем бы она была?
Э.: Скорее всего это бы было такое философское фэнтэзи в духе Курта Воннегута. Или книга о маргиналках – шлюхах, наркоманках, алкоголичках. Впрочем в обоих этих ипостасях и так много всего понаписано.
Д.К.: А почему именно о маргиналках, а не о маргиналах? :-)
Э.: Такую книгу будет проще продать – шучу :-). Видимо в этом виновата моя обостренная гетеросексуальность с одной стороны и уровень эмансипации в современном обществе с другой. Идеал современной женщины приводит меня в уныние, таким образом я пытаюсь потакать своим иллюзиям и прихотям в маргинальной среде. Иногда это великолепно, иногда мерзко, но ближе к естественному, природному порядку вещей. Конечно, тут примешиваются и какие-то детские комплексы, боязнь женщины-матери, индифферентность к продолжению рода и т.п.
А маргинальность как таковая меня сейчас мало интересует – я все-таки эстет в душе :-). Она просто бы служила фоном для книги о восприятии женщины мужчиной. Вообщем-то это вечная тема, конечно…
Д.К.: Как все начиналось в музыкальном плане? С детства. Что слушал?
Э.: В детстве я слушал классический рок – «The Beatles», «Rolling Stones», «Led Zeppelin», «Deep Purple», «Pink Floyd». Вообщем достаточно старомодно для подростка середины 80-х. :-) Но такую музыку слушал мой брат, и это повлияло на выбор. Затем началось увлечение русским роком – это был своего рода запретный плод, там были понятные, бытовые, непричесанные тексты.
К тому же на это можно было сходить и увидеть. На первый концерт я попал в 14 лет – это был совместный концерт «Телевизора» и «Бригады С» в спорткомплексе «Динамо» на Речном вокзале . Звук был ужасный, слов не разобрать – но общий настрой музыкантов и аудитории подкупал, в этом была какая-то свобода и радость, отрыв от гнетущего и серого «совка» вокруг. Так, по крайней мере, мне казалось…

База на Якиманке декабрь 1997 года

Я начал ходить на эти концерты, собирать записи – много групп, многое нравилось: тогдашние «ДДТ», «Наутилус», «Чай Ф», «Крематорий», «Вежливый отказ», «Аквариум» конечно. Западный рок я забросил, он стал казаться мне вычурным и малоэмоциональным, всё, кроме «The Doors» – они сильно потрясли меня тогда. Так продолжалось до 1990 года. Потом что-то изменилось, заряда русского рока перестало хватать – я впервые услышал на какой-то случайной кассете «Г.О.», поехал летом к брату в Питер, где познакомился с журналистами из «РИО», Аллой Миневич – они в общем-то открыли мне глаза на существование андеграундной культуры, оторванной от всего системы ценностей.

Меня это крайне заинтриговало, завернуло в оборот. Я начал слушать «Velvet Underground», «Joy Division», «The Cure», «Bauhaus», «Sonic Youth», «Buttholle Surfers». Я стал прочесывать студию «Колокол» в Москве, писать там сибирский панк, да и много чего – «Комитет», «Восточный синдром», Ника. Я застал последние концерты в МЭИ – весь Магадан, «Иванов Даун», «Лолиту». Потом были «Идюки-91» - знаменательное событие на мой взгляд, даже по нынешним меркам.
После всего это я стал ревнивым адептом этой субкультуры, хотя неформалом в прямом смысле я не был – я не сбегал из дома, не бросал школу или институт, не попадал в темные истории.
В 1992-93 резко пошел спад – перестали устраиваться фестивали, на это перестали ходить люди, все заговорили о деньгах, это был период начального накопления капитала. Музыканты, который активно рубился на рубеж 90-х спивались, старчивались или же обрастали семьями, уходили в бизнес – ну и так далее. Андеграунд стал прибежищем каких-то мутных лузеров, которые создавали какие-то невнятные коллективы, косящие под Летова или делали натуральное ксп с электрогитарами. А выше торжествовали стилистически форматные направления, от рейва до хэви металла, русский рок превратился в полное говно. В любом случае того, что цепляло лично меня здесь уже не было.
Поэтому к середине 90-х я снова пришел к Западу, но не к року конечно, а к тому, что делали «Сurrent 93», «Death in June», N.Cave, «Crime and the city solution», «Die Haut», L.Lunch, «EN», «Swans».
Сейчас я мало слушаю музыки, пластинку в неделю, не больше. Стал очень избирателен и ретрограден, мне уже сложно подпасть под чье-либо влияние.
Д.К.: Что натолкнуло учиться играть на инструментах?
Э.: Всё тот же русский рок конечно. Это казалось жутко интересно – не просто писать стихи скажем, но и накладывать их на энергичную и эмоциональную форму музыки. К тому же в конце 80-х это было действительно на пике, казалось, что только этим и стоит заниматься. Если бы я рос сейчас, то я скорее бы все-таки занимался литературой, а не терзал гитару по пять часов в день. Я начинал с полного нуля – я не знал нот, у меня не было никакого музыкального образования, был очень не развит слух. У меня только было ужасная совковая акустическая гитара, которая звучала как консервная банка. Я издавал из нее какой-то нойз и все – больше ничего не получалось. Но потом мой приятель принес мне на неделю блестящую болгарскую «Кремону» - она была настроена, из нее можно было издавать адекватные звуки. Вот тогда все и началось…
 

Д.К.: Почему какую-то определенную музыку слушал? Э.: Я думаю, что меня в первую очередь всегда интересовала степень эмоционального самовыражения автора. Музыка само по себе, как предмет эстетического наслаждения меня волнует не сильно. Может быть это странно звучит, но это так. Д.К.: Какие увлечения по жизни, что интересовало/интересует? Э.: На данный момент - женщины, вождение автомобиля, фильмы Фасбиндера, звукозаписывающие устройства, ростовская субкультура, культуризм, книги Мисимы, из музыки – Angels of Lights. Что интересовало раньше перечислять долго и нудно. Никогда не интересовался религией. Разве что читал один раз Новый Завет.

Экзич, автопортрет в двух лицах, 02.1992

Д.К.: Расскажи когда ты начал писать, сочинять? Когда появились первые песни ЗК и идея создать группу?
Э.: Песни проникнутые новым для меня видением вещей появились в конце 1995, начале 1996 года. Я записал на полусломанный магнитофон «Вега» маленькую программу для домашнего пользования – на один канал (!). И в марте 1996 в шутку подарил эту кассету Арине на день рождения. Там были только бас, драм машина и голос – это звучало ужасно! Но… все послушали и неожиданно одобрили. Сказали: «Да, круто, надо развивать это дальше!».
А там были совершенно эксклюзивные вещи – в дальнейшем я их никогда не играл. Например «Русский медведь» - стилизация под Димона Колоколова или «Энергия со знаком минус» - в духе «Bauhaus».

ЗК в Туле Январь 1997 года

Через два месяца Усов делал квартирный «Фестиваль Фестивалей» на «Красногвардейской» у Веры и предложил – набери состав да выступи, в чем проблема. Я поднакопал еще песен, более серьезных на мой тогдашний взгляд и мы несколько раз отрепетировали их с Сережей Амелько и тоже Сережей Кабаковым, сносно отыграли на фестивале, Усов сделал запись – она пошла в народ, и также всем понравилась. Ну и пошло поехало… На самом деле, появление такой группы можно объяснить просто – я не видел вокруг себя ничего, что бы мне полностью нравилось. А хотел я слышать следующее – монотонная ритм секция, полу-импровизационная гитара с овердрайвом, минимумом рифов и низкий голос с тестами отстраненно-депрессивной тематики. То есть такой «Joy Division» по-русски :-)

Д.К.: Откуда взялось название группы?
Э.: Название.. Не буду грешить против истины – то ли я, то ли Усов, то ли совместно придумали. Мы тогда отсмотрели фильм Д. Джармуша «Мистический поезд». Он состоит из трех новелл. В последней, которая и называется «Lost in space» главную роль играет ныне покойный Джо Страммер. Сюжет такой - его бросает подруга, он нажирается с друзьями в баре, на какой-то заправке случайно отстреливает продавца. Они пытаются смыться от полиции и попадают в гостиницу, вокруг которой крутится весь сюжет фильма – глотают из горла виски и вспоминают дурацкий телесериал «Затерянные в космосе». Страммер говорит: - «Но вот типа, сидим здесь как эти мудаки затерянные в космосе, в этой сраной дыре и ничего нам не светит!».
Вся эта история показалось мне эмоционально близкой моему тогдашнему состоянию, отношению к жизни, ну разве что ни в таком криминальном ракурсе.
Д.К.: Что первое, музыка, тексты, или все вместе?
Э.: В большинстве своем тексты. Дело в том, что я бы не назвал программы «ЗК» музыкой. Это более смахивает на творческий акт, передачу мироощущения доступными средствами, где присутствуют некоторые музыкальные элементы, но не больше. Поэтому первоначало текста смотрится здесь более гармонично – он как бы задает настроение и за ним все тянется ритм, аккорды, голос. Первый песни «ЗК» писались от бас-гитары – «Грязное Золото», «Признаки жизни», «Нация мечтателей» и т.п. В 1997 я делал демо на электрогитаре, потом пришел черед акустики. «Край М» - единственная вещь, где музыкальные дорожки были записаны раньше текста.
На предстоящем концерте, например, я хочу использовать наряду с музыкой, фотоинсталяции Олега Гурова. Вообщем диапазон средств может быть любой. Я думаю, что постоянное смешивание стилей и направлений в современном искусстве может дать по-настоящему мощную отдачу, так как рок-музыка в чистом виде – все эти фендера, примочки, драйв, героические позы и т.п. себя полностью исчерпала. Это осталось в прошлом веке. Другое дело, что такие миксы требуют привлечение материальных средств и огромное количество дополнительной работы, а с этим уже сложно бороться…
Д.К.: Расскажи о новом альбоме. Запись еще не начата, вроде, да?
Э.: Запись начата, но идет вяло – технические проблемы, жизненные обстоятельства и лень. Записано песен пять в пробных вариантах. Никак не могу сконцентрироваться и что-то доделать. Сейчас как-то концерты лучше катят – за последние полгода я сменил три состава, мы много репетировали. На это все-таки тоже уходит много времени и сил.
Д.К.: Каким ты его видишь, по сравнению с ранними записями.
Э.: Он будет более живой чем «День Печали» – с более открытым голосом, с живыми гитарами. Может быть даже более мелодичным что –ли, менее монотонным. В то же время там будут элементы трип-хопа, техно. Вообщем намечается весьма обстоятельная эклектика. Но к первоначальному пост-панку «ЗК» я пока не испытываю тяги вернуться. Я вообще стараюсь не повторяться, у меня подсознательная тяга к изменениям.
Д.К.: Будет ли он записан сольно?
Э.: Не хотелось бы. Несколько партий барабанов мы записал с Женей Лабычем из Ростова – я буду их использовать, что-то живьем, что-то в сэмплах. В Ростове вообще очень приятные люди – возможно какие-то дорожки я вообще запишу с «Урблюдами» или «Церковью Детства». У нас были такие идеи с Денисом Третьяковым.
Д.К.: О чем песня "УОР"? Мы тут с Димой Шубиным обсуждали, он представляет - о наркотиках, мне почему-то всегда казалось - о зависимости от депрессивного состояния.
Э.: У меня нет ни одной песни о наркотиках. Разве что «Аэропорт», да и то в рамках проекта «Карибский Кризис». Я никогда не употреблял наркотики, как употребляли их многие люди. Я пробовал по молодости некоторые из них, у меня была жена - бывшая наркоманка, много людей вокруг постоянно употребляли, варили, жили этим – так что мироощущение наркозависимых было мне знакомо. Кухня, препараты, слэнг, отходняки и т.д.
Я могу оперировать этими понятиями, но стараюсь быть максимально осторожным. В начале 90-х в Россию хлынула волна новой литературы, музыки, кино и одновременно волна наркотиков. Что творится сейчас – это отдельная песня, про это достаточно неплохо рассказывает ТВ.
А тогда употребление препаратов казалось значимым, мы постоянно говорили о расширении сознания, Кастанеде и тому подобных вещах. Но по-моему все это мифология, лапша на уши, все эта эзотерическая литература и психоделические трактаты как мне кажется приплачены наркобизнесом, обычный пиар. Реально только то, что некоторые из моих знакомых не дожили и до тридцати. То, что случилось с Гавром из Актюбинска – это же пиздец полный!

Возможно я в занудство впадаю, навроде этих телемарафонов «Остановим героин!», но я очень скептически стал относиться к изменению сознания при помощи чего-либо в последнее время. Единственно, что я могу употреблять – это алкоголь, да и то стараюсь себя ограничивать, так как это тоже по своему очень тяжелый наркотик. «У.О.Р.» – о несовершенстве человеческой природы, об избавлении от иллюзий, о невозможности что-либо глобально поменять вокруг. Ну и зависимость от депрессивного состояния безусловно – под этим знаком прошли 90-е для меня. Хотя я никогда не был по-настоящему близок к  депрессии как таковой и всегда отрицал суицид как возможный выход из ситуации.

В гостях у Гоши Аржановского, 1993

Д.К.: Каковы твои политические взгляды/идеалы? Менялись ли они в прошлом?
Э.: У меня никогда не было устойчивых политических взглядов, хотя всегда тянуло влево - от радикализма в музыке к радикализму в политике, ну это как данность… В 95-м я мог орать: «Слава России!», в 96-м с «Бандой» играл тур в поддержку КПРФ, в 1997 периодически бывал на демонстрациях НБП, два раза «ЗК» отмечались в их бункере позднее. Но все это не оставило серьезного отпечатка во мне.
Сейчас я более склонен к альтерглобализму – хотя для России это еще рано, а на Западе это увлечение богатых сынков, которые реально ни на что серьезное не пойдут. Конечно, хочется разъебать все к чертовой матери – для красоты и для радости в жизни, но боюсь что это скорее утопия.
Меня всегда смущало в радикализме плачевность результатов. Об этом хорошо спел Шатов из «Передвижных Хиросим». – «у всех революций – один эпилог - только самым хитрым достанется все».По сути наиболее отъявленные революционеры – те же самоубийцы, безумцы, экзальтаторы, grand masturbate если по Дали. Плечом к плечу с ними по жизни идут отъявленные проходимцы и негодяи. Если дело выгорает они избавляются от первых и делят всю власть и бабки между собой.
Тут уже не остается никаких идеалов. В результате мы видим переход сил и средств от одной кучки шулеров к другой и более ничего.
Д.К.: Что тебе нравится из современных российских групп?
Э.: Мое мнение в данном вопросе не может быть авторитетным, так как специально появление нового в русской музыке я не отслеживаю. Если брать на вскидку, то из существующих ныне команд мне наиболее интересны "Театр Яда" из Москвы, "П.Т.В.П" из Выборга, "Церковь Детства" и "Урблюдъ Драмадеръ" из Ростова.
Д.К.: Какими вещами ты больше всего гордишься? Или, если кто-то был бы заинтересован послушать ЗК, что бы ты хотел, чтобы тот человек в первую очередь услышал? Мне лично очень понравились демо для нового альбома. По-моему песни глубже, чем "День Печали".
Э.: В первую очередь я бы посоветовал отслушать "У.О.Р" и "День печали". Там практически нет проходных вещей и это вполне законченные работы. Если по песням, то в первую очередь надо слушать "Холода", "Микро", "Жизнь по инерции", "Координаты", "У.О.Р", "Карусели", "Вето". Это определенные вехи, к тому же их запись вполне удолетворительна.
  А вообще у меня болезнь Ника Кейва - после записи альбома я практически теряю к нему интерес, редко слушаю и не рефлексирую. Мне всегда более интересен новый материал, новые открытия. То есть, на мой взгляд, каждая моя новая программа на голову выше предъидущей. Это связано в первую очередь с накоплением нового жизненного и творческого опыта, общим развитием личности, зрелостью.
  Я рад, что тебе понравились демо. Такие вещи как "Интервал" или "Когда" мне чрезвачайно дороги, они выстраданы, когда я их пою или слушаю у меня есть ощущение, что я не зря прожил эти 30 лет.

                                                                                                       апрель 2004